Русские в Абиссинии





Русские в Абиссинии «Секретные материалы, 20 век» № 9, 2003 г. Абиссиния. Теперь мы называем эту страну другим именем - Эфиопия. Первым иностранцем, обратившимся в христианство, был эфиоп. В евангельских "Деяниях апостолов" рассказывается о том, как апостол Филипп на Газской дороге повстречал и немедленно крестил министра абиссинской царицы Кандакии, иудея по вероисповеданию. А спустя четыреста лет римский философ Меропий, христианин из ливанского города Тир, с двумя своими воспитанниками, обратили всю Эфиопию в христианство. 250 тысяч священников, 22 тысячи храмов и монастырей, 24 архиепископа и патриарх - это древнейшая православная церковь у экватора. Эфиопская литургия чрезвычайна богата различными песнопениями и молитвословиями, а абиссинская церковь имеет огромное число праздников: только в честь Богородицы их 33 в году. Эфиопия живет как по европейскому летоисчислению "от Рождества Христова", так и "от сотворения мира". Эта история началась в конце 1895 года. Италия объявила Абиссинию своим протекторатом и в начале 1896 года ввела на ее территорию свои войска. Но 29 февраля эфиопский император Менелик II встретил итальянцев возле городка Адуа. И произошла мировая сенсация - в этом сражении итальянцы потерпели сокрушительное поражение! Эхо этого сражения несколько неожиданным образом отозвалось в России. Итальянцы, жившие в Одессе довольно большой общиной, начали собирать пожертвования в пользу раненых в Абиссинии соотечественников. Российское правительство было поставлено в неловкое положение. Ведь незадолго до этих событий у нас были установлены официальные отношения с Эфиопией, и Россия поддерживала ее политику независимости. Председатель совета министров Российской империи С.Ю. Витте писал: "...Абиссиния, в конце концов, страна полуидолопоклонническая, но в этой их религии есть некоторые проблески православия, православной церкви, то на том основании мы очень желали объявить Абиссинию под своим покровительством". И вот был найден поистине изящный выход. Не запрещая итальянскую гуманитарную акцию, Российское правительство послало на территорию Абиссинии медицинский отряд Российского общества Красного Креста и даже ассигновало для этой цели 100 тыс. рублей. Посланцы, в основном, были выпускниками Санкт-Петербургской Военно-Медицинской академии во главе с генералом Н.К.Шведовым, который имел свою собственную программу деятельности в Эфиопии. Из донесения русского консула в Египте А.И. Кояндера министру иностранных дел России князю А.Б. Лобанову-Ростовскому: "Программа … заключается в том, чтобы при отсутствии всякого шума и рекламы постепенно знакомить абиссинцев с истинными целями экспедиции, подавая всем больным врачебную помощь и открывая амбулатории в тех местах, где отряду придется останавливаться на более продолжительное время." В более поздних докладах говорилось, что благотворительная деятельность отряда "… подняла престиж европейца, совсем упавший после войны… и установила настоящий взгляд на русских." Это было, действительно, так. Поэтому, когда отряд Российского Красного Креста закончил свою работу, эфиопский император Менелик II обратился к русскому императору с просьбой прислать еще русских врачей. И в 1897 г. вместе с первой русской чрезвычайной дипломатической миссией в Эфиопию, во главе с действительным статским советником П.М.Власовым были направлены и медики: врач для командировок VI разряда окружного военно-медицинского управления Петербургского военного округа надворный советник Н.П.Бровцын (хирург), младший врач лейб-гвардии Семеновского полка М.И.Лебединский (терапевт), фармацевт для командировок по военно-медицинскому ведомству III разряда провизор Б.П.Лукьянов, классный медицинский фельдшер 103 Петрозаводского полка губернский секретарь С.Э.Сасон и фельдшер П.Кузнецов. Наши врачи были торжественно встречены всей администрацией, духовенством и народом, и сам негус (император – прим. автора) Менелик объявил, что "русскую помощь Абиссиния никогда не забудет". По прибытии в Аддис-Абебу русские врачи открыли там амбулаторию и госпиталь. Их самоотверженный труд в самых примитивных условиях, действительно, "устанавливал настоящий взгляд на русских", в том числе и у императора Менелика. Из дневника хирурга Бровцина: «26 декабря, суббота Больных 108 человек, сделано 2 малых операции. 27 декабря, воскресенье Во дворце сегодня большой пир, нам император все угощения прислал домой. В 12 часов поехали к больному Абуне Матеусу (Митрополит Эфиопии – прим. автора.)… По возвращении приезжали к нам многие больные. Принято около 25 человек. 28 декабря, воскресенье Рано утром делал операции, потом начал прием больных. Около 9 часов утра прислал за нами Менелик и просил приехать скоро-скоро. Оказалось, что он хотел со мною посоветоваться. На левой ноге у него маленькая язвочка, а на правой ревматические боли… Принимал он нас на балконе в своем сторожевом доме, откуда все видно. Разговаривали с Менеликом без переводчика, и он принимал нас в самой скромной обстановке… Менелик все время рассматривал в подзорную трубу и в нашем лагере все осмотрел до подробности - видел шкуры зверей, птиц…. Видел наших больных, которые толпились у амбулатории, и заметил, что больных у нас очень много… Затем император … обратился за советом по случаю насморка. Принято 132 человека, сделано операций малых 3, больших 1…» Начальник Русской дипломатической миссии в Эфиопии П.М.Власов прекрасно понимал значение этой стороны деятельности русских врачей и регулярно сообщал о ней в министерство иностранных дел. Донесение П.М. Власова министру иностранных дел графу М.Н.Муравьеву от 28 июля 1898 г.: «Милостивый государь граф Михаил Николаевич, 25-го числа текущего месяца в 9-м часу утра император в сопровождении большой свиты придворных посетил нашу амбулаторию и госпиталь, в дверях коих был встречен всем врачебным персоналом. Не будучи предуведомленным о его визите, я прибыл туда 20 минутами позже. Пройдя прямо в операционную палатку Менелик, предварительно одев на себя больничную рубашку, присутствовал от начала до конца при оперировании больного… За сим он прошел по госпитальным палаткам, в коих находилось 16 ч. больных, оперированных ранее, расспрашивая подробно как врачей, так и больных о положении последних… Оттуда он зашел в препаровочную комнату, где внимательно осмотрел каждый хирургический инструмент в отдельности, интересуясь способами применения оного, наконец перешел в аптеку и долго осматривал медикаменты и аптечные аппараты, знакомясь со способами приготовления первых. Видимо весьма довольный и вполне удовлетворенный, выразив удивление образцовому порядку и чистоте всего им виденного и поблагодарив врачей и меня, император тепло простившись с нами покинул амбулаторию в 11 1/2 часов. Перед отъездом он обратился с просьбой составить ему домашнюю аптечку с объяснением на абиссинском языке способов употребления каждого лекарства, дозы употребления и с обозначением болезни, против коей следует употреблять. Просьба эта, вероятно вызвана ни чем другим, как опасением за скорый отъезд врачей наших и нежеланием в последнем случае обращаться к помощи врачей французской миссии, коих он недолюбливает и коим не доверяет…» По окончании миссии, Абиссинский император неоднократно высказывал желание иметь снова в Абиссинии некоторых из бывших там русских врачей. Просьбу эту он передал в 1900 году непосредственно императору Александру III-му, через уехавшего из Абиссинии действительного статского советника Власова и повторил ее при посредстве митрополита Абуны Матеоса. Власов писал: "...Его Императорское Величество изволил выразить намерение удовлетворить желание негуса и послать на некоторое время в Абиссинию просимых им врачей. Посылка эта бесспорно будет иметь важное значение в смысле укрепления нашего нравственного влияния в Абиссинии, и я буду счастлив привезти этих врачей, любимых правителем и населением страны...". Доверие императора Менелика заслужили доктора Бровцын и Лебединский, фармацевт Лукьянов и классный фельдшер Сасон. Для облегчения участи им было разрешено выписать в Африку их семьи. И они служили Абиссинии до 1913 года. По возвращении в Петербург, ими были привезены удивительные обширные научные коллекции, закупленные на собственные средства. Эти коллекции были переданы в дар Санкт-Петербургскому музею этнографии. Но не только русские врачи оставили свой след в истории Эфиопии. Поручик 25 Казанского драгунского полка Иван Филаретович Бабичев. Величавый старик-европеец с седой бородой, владелец одного из лучших домов в Аддис-Абеб, речью, привычками и манерами мало чем отличавшийся от местных аристократов. Он приводил в изумление редких иностранцев, побывавших в эфиопской столицы еще в 50-х гг. нашего столетия. Бабичев считал себя коренным местным жителем, у него давно уже было эфиопское гражданство, и его нисколько не привлекали европейские столицы. ...В 1898 году юный офицер Ваня Бабичев был командирован в Абиссинию. Он вошел в военное сопровождение русской дипломатической миссии. Вдохновясь романтикой Африканских приключений, молодой поручик самовольно покинул воинскую службу и отправился с экспедицией, на совершенно неизвестный европейцам юго-запад страны, к берегам озера Рудольфо. Воинская дисциплина не терпела такого самоуправства. Бабичева уволили из армии и повелели возвращаться домой. Но Иван Филаретович решил остаться. Он женился на знатной местной красавице, перешел на абиссинскую службу, получил крупный чин "фитаурари" ("атакующий во главе"), равный русскому полковнику, и счастливо зажил в африканской столице. В 1904 году вышло прощение и от императора Николая Второго: Бабичеву официально разрешили остаться в Абиссинии и считаться полноправным членом русской колонии. После 1917 года о возвращении в Россию не могло идти и речи. Бабичев не сочувствовал республиканцам и социалистам. Русский "фитаурари" навсегда остался в Аддис-Абебе, где и умер в 1955 году, в возрасте 84 лет. Однако не Ивану Филаретовичу суждено было прославить род Бабичевых в истории Абиссинии. Среди его пяти детей самым знаменитым стал сын Мишка (именно так его именовали соотечественники) - национальный герой Эфиопии. Михаил Бабичев вырос в аддис-абебской аристократической среде. Закончив школу, поступил в танковое училище. Но затем Эфиопия закупила самолеты, и он стал первым абиссинским летчиком. Последний император Эфиопии Хайле Селассие так любил Мишку Бабичева, что даже назначил своим личным пилотом. Во время итало-абиссинской войны 1935-36 гг. Михаил Бабичев командовал всей авиацией страны - двенадцатью старыми одномоторными самолетами с деревянной рамой и фюзеляжем, обшитым брезентом. За всю войну он не потерял ни одного самолета. Мишка ненадолго пережил своего отца. В 1964 году его похоронили в центре Аддис-Аббебы, возле собора Святой Троицы, на кладбище Героев. На могиле надпись: "Здесь покоится первый Эфиопский летчик". Совершенно иначе сложилась судьба удивительного человека - Белого Эфиопа, как его называли - Евгения Всеволодовича Сенигова. Сенигов происходил из семьи, близкой ко двору. Его старшая сестра была фрейлиной императрицы Марии Федоровны. В 1898 году Сенигов по неизвестным причинам и неизвестным маршрутом отправился в Эфиопию. Сам он писал, что то была политическая эмиграция. Известно только, что политическим преследованиям в России Евгений Сенигов не подвергался, не задерживался полицией, не находился под арестом или под судом и т.п. При этом в Аддис-Аббебе находился как бы вопреки русским законам, редко появлялся в отечественном посольстве, никаких адресов по праздникам родному правительству. Среди живших в абиссинской столице европейцев Евгений Всеволодович слыл умницей и пьяницей-социалистом. Некоторое время Сенигов, как и старший Бабичев, провел в экспедициях. Затем, будто по тому же сценарию, был представлен при дворе негуса Менелика, женился на знатной ахмарской девушке. Командовал крупным отрядом у одного из значительных провинциальных военноначальников и даже сам управлял провинцией. Потом, завел ферму в Западной Абиссинии, на реке Боро. Современников поражало, что, хоть Сенигов отнюдь не бедствовал, но выглядел и одевался, как настоящий эфиоп, - более того, ходил босиком тогда, когда местная знать уже стала носить обувь. В таком виде и запечатлел Сенигова с женой подле входа в их хижину на своей фотографии врач Александр Кохановский. В первые годы своей эфиопской жизни Сенигов активно занимался созданием коммуны, отдавая этой затее все деньги, которые он зарабатывал как художник. Его называли "Русским Гогеном". Отличный рисовальщик, к тому же долгое время не имевший никаких конкурентов в Аддис-Абебе, он пользовался большим успехом как среди придворной знати, так и среди европейцев, живших в эфиопской столице. Сенигов пытался добиться самоокупаемости коммуны, разведением и продажей табака. На снимке, также сделанном А.И.Кохановским, Сенигов с женой сфотографирован вместе с известным купцом из Дагестана, русским подданным Ханафи Магометовым и его семьей. Ханафи и его брат Хаджи как раз вели торговлю эфиопским табаком В островной коммуне что-то не заладилось, и вскоре Сенигов расстался со своей утопией. Он начал много ездить по стране, питая особое пристрастие к Каффе, ее древней культуре. Художник собирал легенды, записывал со слов стариков рассказы об обычаях и традициях каффичо и рисовал, рисовал, рисовал... Евгений Сенигов страстно любил Эфиопию. Он писал в своем дневнике Абиссинского охотника: "…Лунные радуги играют при восходе и закате солнца и ярко блестят белые стволы темнолиственных гигантов, изредка мягкими пятнами выступают зеленожелтые и светлозеленые породы...". Душевная чистота оберегала его от многих нравственных опасностей. Она удержала его от участия и в нечистоплотных авантюрах некоторых соотечественников, в интригах эфиопского двора, европейских посольств и многочисленных заезжих искателей счастья. Его толстовские прожекты кончились полной неудачей, но она не озлобила его. Сенигов во всем оставался дилетантом, но был человеком честным и бескорыстным. В 1921 г. он выехал из Эфиопии в Россию, был задержал англичанами в Египте, и как писал он сам в апреле 1924 г, секретарю Отдела Ближнего Востока Наркоминдела Пастухову, "Я жил с 21 по 23 год в дороге, с 23 бедствую в Москве". Однако Сенигов остался верен себе и, как он сообщает в своей записке в Наркоминдел, "Цель моего приезда связать мою вторую родину, Абиссинию, с государством, которое по принципам III Интернационала может дать бескорыстную… поддержку ее… Он стучался во многие двери, но не нашлось чиновника, который бы выслушал его. Не до Эфиопии было. Дальнейшая судьба этого человека неизвестна. Но в 1937 году его акварели неожиданно были переданы Ленинградскому Музею Этнографией женщиной, которая назвалась женой Сенигова. Это были удивительные люди – интеллегентные и высокообразованные. Попав в незнакомую среду, они с легкостью и естественностью для русских приняли, чужую им прежде культуру. Они уважали и чтили обычаи страны, которой служили. Принимая обычаи, стремились изучать язык и местные наречия. Присутствие свое в древней Абиссинии воспринимали, как путешествие в прошлое. Но, при всей любви своей к этой земле, тосковали по России, стремясь непременно вернуться. Лишь единицы из них оставались. До сих пор в Эфиопии существуют казачьи поселения. Ну а те, кто вернулся в Петербург, навсегда сохраняли в своих сердцах память о нелегких годах, проведенных в Абиссинии. Фотографии врача Александра Кохановского и материалы были любезно предоставлены заведующим отделом этнографии народов Африки музея «Кунсткамера» доктором исторических наук Севиром Борисовичем Чернецовым.